Мама стала бодрее, иногда улыбалась даже, а один раз, как прежде, энергично огрела Стасика скрученным фартуком — за то, что не вымыл тарелки. Стасик обрадовался, будто ему три рубля на кино пообещали… Плохо только, что седые пряди, которые он видел в маминых волосах, не исчезали. Говорят, что если седина появилась, то это уже навсегда…
Иногда Стасик и Зяма брали под навесом деревянные, похожие на маленькие розвальни сани и шли кататься на спусках Банного лога. Там со всей округи ребята собирались, такое веселье! Особенно хорошо было вечером: луна яркая, небо зеленое, крыши и деревья блестят…
А придешь домой — и на кухню. Там почти каждый вечер собирались все обитатели дома. Сидят, ужин варят, всякие разговоры ведут. В зеве русской печки трещат дрова, на столах уютно светятся керосинки.
…Когда Стасик стал взрослым и даже старым, он пытался объяснить внуку Сашке, что такое керосинка.
— Понимаешь, это такая микропечка для варки пищи. Действует по принципу керосиновой лампы. Резервуар с горючим, фитили, но вместо стекла — плоская вытяжная коробка из жести. С конфоркой для кастрюли и с маленьким слюдяным окошком, чтобы следить за пламенем. Окошечко мутное, закопченное, смотришь на него и представляешь всякое кино. Хорошо так…
— Будто микротелевизор? — понимающе спросил семилетний Сашка.
— Ну… похоже. Только в телевизоре — что показывают, то и гляди. А у керосинки — представляй, что хочешь.
— И получается?
— Еще бы!
Через день деду Стасику сильно влетело от дочери за «глупые рассказы». Потому что Сашка соорудил керосинку из кожуха старого отцовского кассетника и едва не сжег дачу…
…Ну а тогда, в конце сорок седьмого года, Стасик Скицын еще не подозревал, что будут телевизоры, видео и кассетники. Электричество и то было не каждый день. Но все-таки житье делалось все лучше. Обещали скоро отменить хлебные карточки. На родительском собрании Эмма Сергеевна сказала, что «хотя Скицын и пришел в этот класс недавно, однако общую успеваемость не испортил»… Зяма дала почитать растрепанную книжку «Сердца трех» писателя Джека Лондона. Сплошь про приключения…
Но однажды хорошая жизнь испортилась. В первых числах декабря пришел Коптелыч. Мама не скрыла своего недовольства, Стасик тоже насупился. А Коптелыч будто ничего не заметил. Покивал, повздыхал, разделся у вешалки и, шаркая валенками, подошел к столу. Поставил четвертинку.
— Сорок дней, Галина-свет Вик-ровна. Время идет, а? Глядишь, и все туда отправимся помаленьку…
Стасику понравилось, как ответила мама:
— Мне туда нельзя. У меня дочка и сын. Так что ищите других попутчиков.
— Да я и не спешу, хе-хе… Давай помянем друга Генрича.
— Не ждала я, — сказала мама. — У меня и закуски нет.
— А и не надо! Стаканчики давай да корочку, чтоб занюхать.
Мама поставила один стакан, блюдце с пластиками хлеба и колбасы.
— А ты что же? Не будешь? Как я один-то?
— Мне нельзя, я ребенка грудью кормлю.
— Ну, ладно, прости тогда… — Раскупорил, забулькал. — Господи, помяни в своем царстве раба твоего Юлия…
— Меньше бы вы его сами… помнили, пока жил! — не выдержала мама. — Глядишь, сейчас поминать бы не пришлось.
Коптелыч засаленным рукавом вытер губы.
— Чего-то все намекаешь, Вик-ровна. И в тот раз, и теперь… А зря. Я ничего. Если что думаешь, будто я это, то вовсе нет… А вообще-то, смотри-и…
Он вылил в стакан остатки водки, выпил крупным глотком — кадык прыгнул под бугристой кожей. Потом Коптелыч встал.
— Мерси, значит, за угощеньице. Пойду… Ежели когда загляну на огонек по старой памяти, не прогоняйте…
У двери он, сопя, влез в ватник, нахлобучил ушанку. Криво, с ухмылкой, поклонился и, пятясь, вышел. Остался запах — смесь кислятины и застарелого курева.
С полминуты мама и Стасик сидели и молчали. Потом Стасик прыгнул в валенки, выскочил за дверь. Было темно, дул сырой ветер. Стасик еле разглядел Коптелыча у калитки, догнал.
— Стойте!
Коптелыч затоптался, оглянулся сгорбленно. Стасик сказал прерывистым непримиримым голоском:
— Вы к нам больше не ходите. А то… я вам башку расшибу. Сковородкой.
Коптелыч шагнул к Стасику. Тот напрягся, но не двинулся.
— Шустёр… — не то просипел, не то прохихикал Коптелыч. — Думаешь, если маленький, значит, можно? Маленьких, когда надо, тоже за жабры берут. — И пошел, кривясь на один бок.
— Шпион проклятый! — отчетливо сказал ему вслед Стасик. Схватил в горсть липкий от нахлынувшей оттепели снег. Хотел запустить Коптелычу в спину. Одумался. Стоял, дрожа на влажном холоде, катал снежок в ладонях. Катал, пока тот не превратился в холодный, льдисто-мокрый шарик.
Мама кричала с крыльца:
— Стасик, ты где?! Вернись, простынешь!
— Ста… — вдруг толкнулся в ладони шарик. И мгновенно растаял, как от горячего взрыва.
Третья встреча
1
Мама схватила Стасика за локоть, привела в дом.
— С ума сошел! Хочешь опять в больницу?
Она еще что-то говорила, ругала Стасика, но не сердито, а жалобно. Он почти не слушал. Вытирал о рубашку мокрые ладони. Потом потерянно сел на свою твердую кушетку, съежился. Билось в голове: «Белый шарик… Белый шарик…»
Значит, Шарик помнит его! Ищет…
Конечно, Стасик тоже помнил о Шарике. Все время помнил — от прыжка из вагона до нынешнего вечера. Но память эта держалась позади постоянных тревог и забот. Сперва были хлопоты с новорожденной Катюшкой, потом постоянные скандалы с запившим отчимом, а дальше — еще страшнее… Когда переехали и жизнь сделалась спокойнее, Шарик стал вспоминаться сильнее. Но Стасик боязливо отодвигал мысли о нем. Во-первых, скребла виноватость: не нашел он тогда Шарика в траве у насыпи — значит, бросил его. Во-вторых, каждый раз оживал страх: ведь как ни крути, а после встречи с Шариком оба раза случались несчастья… А кроме того, если здраво подумать, ясно, что никакого Шарика нет (потому что не может такого быть на свете!), а есть его собственная, Стаськина, выдумка, этакий сон наяву. Но так ведь можно и вовсе умом сдвинуться. Недаром, если Стасик слишком задумывался, мама говорила: «Очнись. Ты прямо совсем какой-то не от мира сего…» Что это такое, каждому ясно: малость чокнутый…
Всю осень Стасик неосознанно опасался брать в руки круглые предметы. А вот сейчас забылся, слепил снежок — и сразу…
— Опять ты погрузился в размышления, — сказала мама. — Не третьеклассник, а Сократ какой-то… Дай сухие пеленки.
Стасик даже не спросил, кто такой Сократ. Машинально подавал пеленки, а сам думал, что надо подождать до завтра. Если не случится никаких неприятностей, значит, Шарик в его несчастьях не виноват. И тогда Стасик слепит новый снежок… или нет, снежный шарик опять растает, надо найти какой-нибудь прочный. Ладно, Стасик найдет. И тогда… неужели опять? «Ты — Стасик?» — «Ты — Шарик?»
— Ложись спать, — велела мама. — А то проспишь и опоздаешь на уроки, было уже такое…
Стасик не опоздал. Но на первом же уроке Эмма Сергеевна вкатила ему двойку за то, что выучил не то стихотворение.
Ну, если бы вовсе не выучил, а то ведь просто перепутал! Они оба про счастливую Родину и товарища Сталина, который заботится о советских детях.
— Надо слушать, когда диктуют задания, а не хлопать ушами, — сказала Эмма Сергеевна. Вообще-то она была нормальная учительница, кричала не часто и лишь изредка хлопала линейкой по стриженым затылкам, да и то самых гвалтливых. А сегодня просто непонятно, что на нее нашло. — Совсем головы дырявые стали! Бестолочи…
Стаськины слезинки упали на крышку старой изрезанной парты. С досадой на сплошную несправедливость он выговорил:
— Там же все одинаковое. Счастливое детство… Сплошное счастье…
— Ты по-рас-суж-дай! — Эмма Сергеевна так шарахнула указкой по столу, что с белесой доски посыпалась меловая пыль. — Сатирик нашелся, Михаил Зощенко! Знаешь, что бывает с такими?